На краю проселочной дороги лежал комочек глины.
Совсем недавно он был частью размокшей от бесконечных дождей земли. Почва впитывала в себя воду, а небесные врата каждый день открывались и изливали новые потоки. Теряя структуру, твердь становилась жидкой, стекала в низины, широкие борозды, прочерченные в хлюпающем грунте протекторами шин, и, в конце концов, махнув рукой, отдалась Потоку – все будет так, как должно быть…
…Трактор, спешивший к обеду закончить часть работы и немного отдохнуть, переваливаясь и чавкая, сокращал путь. Попав колесом в раскисшую колею, он проворчал, поднапрягся и рывком вытащил свое тело, выплюнув на свет божий глиняный студень.
Выглядывавшее изредка солнышко посылало земле весеннее тепло, ветер подсушивал почву. Студень постепенно подсыхал, приобретал очертания, восстанавливал структуру и в один прекрасный день оглянулся вокруг.
– Кто я? – бросил он в пространство.
– Кусок земли, – ответила растущая подле травинка.
«Кусок земли… понять бы, что это такое, – подумал комок, оглядывая себя и окрестности. – Вроде, похож на вон ту горку, возвышающуюся слева».
– Та горка – твой собрат, – порыв ветра приласкал вихры комочка, отлетел на расстояние, полюбоваться на свою работу, и подлетел снова. – А ты, видать, особый. Что-то я не помню, чтобы глина думала.
Комок вздохнул.
– Ты говорящая глина, – засмеялся ветерок. – А я слышал, как звучат твои собратья, когда их обжигают в печи. Сначала из них лепят кувшины, пиалы, а потом кладут в печь, и они начинают петь. А еще из них лепят горшки для цветов. Ну, или смешивают с соломой и формируют кирпичи, но такие не обжигают, не слышал, чтобы они пели. Ладно, бывай!
Ветерок улетел, дав пищу для размышления…
– А я, оказывается, важная штучка, – поразмыслив недолго, проронил комок.
День ото дня мысли об избранности все более овладевали уже совершенно сухим и сформированным глиняным студнем. Он несколько раз пытался докричаться до таких же кусков грязи, разбросанных по обочине проселочной дороги, но безрезультатно. И от этого самомнение его только росло.
– Что ты пыжишься, – пыталась урезонить его травинка. – Ты часть земли. Мы врастаем в нее корнями, она дает нам силу. Видишь, как нас много. Трава, кустарники, деревья – мы переговариваемся друг с другом листочками, радуемся солнцу, ветру, дождю, питаемся подземными водами. Нас много, мы единое целое. А ты оторвался от своих и скоро лопнешь от гордости.
В этот момент послышались голоса, и в аккурат рядом с травинкой вонзилось полотно лопаты. Комок с хрустом вытащили из материнского лона, загрузили в тачку, через время выгрузили в чьем-то дворе, и оказался он рядом с такими же комьями земли. Их свалили в общую кучу, залили водой, накидали шерсти и стали месить, как тесто. «Только бы не потеряться», – как мантру, повторял комок, чувствуя, что с каждым новым шлепком он растворяется, умирает.
Забвение растянулось. Мастер хорошо вымесил смесь, выдержал для достижения необходимой кондиции. Затем стал раскатывать ее в плоские листы и выкладывать из них круглую емкость.
… Он почувствовал вибрацию, услышал звук. Это пламя разгоралось в чреве маленького тандыра, с любовью слепленного руками мастера. Дрова раскалялись и начинали звучать. Огонь запел свою песню. В ней было все. И ария оторванной ветром верхушки тополя о том, как она тянулась к солнцу, распускала по весне первые серебристые листочки, набиралась сил, а теперь преобразует свое тело и отдает любовь маленькому тандыру, чтобы он хорошо разогрелся и подрумянил весеннюю зеленую самсу, которую так любят окрестные жители и их гости. И хор танцующих язычков пламени, с треском поглощающих маленькие веточки, игриво, но настойчиво, рвущихся поджечь края сухих поленьев. И тонкие партии ниточек овечьей шерсти, напевающих о сочных лугах и голубом небе.
Каждый участник волшебного действа вел свою партию, обогащая песнь обертонами. Они распадались на треции и квинты, сливались воедино, завихрялись в чреве тандыра, отражались от его стенок и отдавали всю свою любовь зеленой самсе, полукругами налепленной на стенки.
Во всем многообразии звуков комок глины услышал свой тембр. Он чувствовал себя отдельным тоном весенней симфонии, крошечной частью единого оркестра, которая содержала в себе всю партитуру, и если было бы нужно, смогла бы излить ее из себя наружу.
«Мы единое целое…» – шептала травинка. «Мы единое целое…» – подумал бывший глиняный комок…
Тандыр, водруженный на повозку, чтобы его можно было перевозить с места на место, пыхтел и румянил бока мадор-самсы. Ее начиняли особой травой – мадор – разновидностью дикого горного лука. Это лакомство выпекалось во время празднования Навруза – периода обновления природы, судьбы каждого человека.
«Новый день наступил!» – пел тандыр. «Весна пришла!» – подпевала природа. «Пусть исполнятся наши надежды!» – желали друг другу знакомые и незнакомые люди…
Динара Шамухомедова.